Эйко Хосоэ выдающийся реформатор современной японской фотографии.
Впрочем, искусство в его представлении всегда было чем-то большим
сталкивая в кадре перформанс с политическим высказыванием, он
маскировал гремучую смесь сюрреалистической оболочкой из коллажей и
мэшапов. Любая попытка передать словами прокрученную через
мясорубку объектива Хосоэ традиционную японскую культуру и
актуальную европейскую фотографию обречена на неудачу его снимки,
объединённые по смыслу в сложносочинённые циклы, обязательно нужно
видеть собственными глазами.
Тосиро Хосоэ (а именно такое имя дали мальчику при рождении)
родился в семье священнослужителя синто в префектуре Ямагата, но
вскоре переехал с родителями в Токио. Взросление Хосоэ пришлось на
трудные годы Второй мировой войны, закончившиеся чудовищным
поражением в правах за атомной бомбардировкой пришла сначала
военная, а после и культурная оккупация. Произошедшее оказало
влияние не только на юного Тосиро, но на всю японскую нацию,
породив сложные дискуссии о компромиссе между жёстким японским
традиционализмом и привнесённым западным мультикультурализмом.
С одной стороны, вторжение американской и европейской культуры было
для Японии не меньшей травмой, чем ввод войск, но вместе с тем
открывало для людей творческих профессий неожиданные горизонты,
предоставляя не паханное доселе поле для экспериментов.
Неудивительно, что многие японские мастера, в том числе Эйко Хосоэ,
обретали сперва мировую популярность и лишь со временем были
признаны на родине. К слову, символично, что псевдоним Эйко был
взят фотографом, потому что первый его иероглиф обозначал слово
английский. Сложную двойственность, опирающуюся одновременно на две
непохожие культуры, Хосоэ пронесёт через всю свою жизнь.
На Хиросиму и, тремя днями позже, на Нагасаки были сброшены две
атомные бомбы. Эта великая трагедия стала для меня душевной
травмой, хотя я был мальчиком двенадцати лет, когда это случилось.
Я живо помню этот период как тёмное время, но также как уникальное
свободное время. На фоне этой большой, ужасной истории я обнаружил,
что у меня остались теплые воспоминания об озорном мальчике,
имеющем счастье играть в деревне, вспоминал позже Хосоэ.
Именно в попытке воссоздать это ощущение по памяти Эйко Хосоэ
замыслил цикл фотографий Камаитачи. Он отправился в сельские районы
Японии, боясь уже не застать их в быстро меняющейся с начала 1960-х
стране. Это была одновременно попытка задокументировать уходящий
мир традиционного быта и перформанс, в который поневоле оказались
вовлечены местные жители.
Название цикла, объединяющего на первый взгляд такие непохожие
кадры, является по-японски символичным и многозначительным.
Камаитачи или, в другом прочтении, Кама-итати демон из японской
мифологии, представляющий из себя трёх ласок с когтями-серпами,
которые легко могут снять кожу с человека и тут же заживить раны,
оставив шрамы. Это рассказ о шраме в памяти самого Хосоэ, попытка
встретиться с демоном лицом к лицу и даже примерить его шкуру на
себя.
Друг Эйко, хореограф по имени Хидзиката изображал из себя этакого
трикстера-Камаитачи, которого Хосоэ время от времени просил его
выполнить определенные задания всячески взаимодействовать с
местными жителями, бегать по окрестным полям и так далее. В это же
время сам фотограф практически в партизанской манере старался
запечатлеть результат их взаимодействия.
Другой, не менее заметный и важный цикл под названием Испытание
розами был создан Хосоэ в тандеме с Юкио Мисимой. Мисима весьма
сложный и характерный для эпохи персонаж. Он трижды номинировался
на Нобелевскую премию по литературе, потом попробовал совершить
государственный переворот, а после неудачи совершил харакири и был
обезглавлен соратниками. За девять лет до такого неординарного
финала Хосоэ решил сделать серию экспериментальных фотографий
Мисимы и результат получился впечатляющим. Познакомил их, кстати,
тот же Хидзиката.
Съёмки длились несколько месяцев с перерывами и проходили дома у
Мисимы. Писатель, чтобы соблюсти приличия, на время работы просил
жену и детей покинуть дом. По нынешним меркам в фотографиях нет
ничего вызывающего, но в тогдашней Японии позировать, обмотавшись
одним садовым шлангом, было довольно смелым шагом. Но всё не
ограничивалось реквизитом и ню мускулистого Мисимы. Хосоэ
экспериментировал с ракурсами и многократной экспозицией,
накладывая на снимки писателя изображения его любимых картин Спящей
Венеры Джорджони и Рождения Венеры Боттичелли. Это было
удивительное столкновение или даже дуэль невероятно одарённых
творчески уникумов.
Ещё одним важным циклом работ Хосоэ является серия фотографий
Объятия, изучающая человеческое тело и взаимодействие нескольких
тел, затронутое ранее в цикле Мужчина и женщина, ещё более смелое,
чем в случае с Испытанием розами. При этом, несмотря на
откровенность ракурсов, фотографии Объятий нельзя назвать
сексуализированными или возбуждающими в кадре тела переплетаются
так, что самое сокровенное остаётся скрытым от глаз. И хотя цикл
был вполне самобытным, Хосоэ прекратил работу над ним, увидев
работы Билла Брандта и посчитав свои изыскания вторичными.
Но кто точно не счёл его работы вторичными, так это ценители
фотографии и Хосоэ навсегда останется в истории одним из наиболее
выдающимся японских мастеров 20-го века.
Подробнее..
24.02.2021 19:44:22 |
Автор: admin
Категории: Искусство
